57. К вопросу об Антиохийском соборе 324 года

—114—

II

В главе II-й²⁶⁴ Гарнакк, после краткого resumé I главы, которая, по его мнению, уже одна доказывает неподлинность документа, вынуждающего принять такие невероятности и совершенно незасвидетельствованного, ставит²⁶⁵ однако вопрос, не говорят ли однако за подлинность спорного послания внутренние признаки, и пытается показать, что и эти признаки, несмотря на антикритику Швартца, говорят против подлинности послания²⁶⁶.

—115—

1. Гарнакку кажется в высшей степени²⁶⁷ подозрительным уже самый адрес послания, и притом

—116—

каждое его слово, Wort für Wort: «Александру, епископу Нового Рима.

а) Не удивительно ли, что из 70-ти²⁶⁸ посланий Александра к различным епископам до нас дошло только послание к Александру византийскому, и как раз к нему направляет своё послание и антиохийский собор, или же до нас сохранилось только это послание? [Признаюсь, я не увидел бы в этом ничего удивительного: собор мог обратиться к Александру византийскому именно потому, что к нему писал сам Александр александрийский, а позднейшие компиляторы канонических сборников могли извлечь из архивов именно этот экземпляр послания по тем же мотивам, по каким и Феодорит привёл в своей истории послание к Александру „византийскому“: это послание было направлено к епископу современной этим компиляторам столицы империи. И я думаю, что оба послания к Александру Фессалоникскому и сохранились до нас благодаря только тому, что позднейшие историки и компиляторы, «отуманенные позднейшею славою „царствующего града“» Византии, ошибочно приняли этого Александра, кафедра которого в самом адресе посланий не названа, за Александра византийского. Если бы не та случайность, что современные Константину В. епископы Фессалоники и Константинополя носили одно и то же имя, или если бы послания к Александру Фессалоникскому сохранялись в архивах с особыми заголовками, где было бы названо и имя кафедры адресата, то эти послания не заинтересовали бы позднейших компиляторов, и о сношениях выдающихся борцов против арианства с этим выдающимся епископом запада пред никейским собором мы ровно ничего не знали бы].

b) Александр называется в адресе συλλειτουργός, а в надписании и подписи соответственно с этим ἐπίσκοπος; но известно, что Александр византийский тогда ещё не был епископом; и Александр александрийский в подлинном послании называет его не συλλειτουργός, а только ἀδελφός. Как же мог он быть здесь обозначен как епископ? Швартц думает, что он был помощником, Coadjutor. Это возможное, но вымученное средство²⁶⁹; возможно также, но невероятно, что Александр мог назвать пресвитера συλλειτουργός [В действительности, самое невероятное здесь не

—117—

титул, с каким антиохийский собор обращался будто бы к византийскому пресвитеру, а самый факт обращения не только этого собора, но и самого Александра александрийского с особым посланием к простому пресвитеру и притом незначительного города. О несостоятельности попытки Э. Зееберга показать, что наименование „συλλειτουργός“ допустимо и в письме епископов к пресвитеру, см. Виз. Врем. т. XIX, отд. I, стр. 76–79.²⁷⁰].

с) „Новый Рим“ тогда ещё не существовал. „Встречающееся в надписании и подписи ἐπίσκοπος τῆς Νέας Ῥώμης выглядит не так, чтобы оно прибавлено было после²⁷¹, – приводит Гарнакк слова Швартца²⁷². – Но как объяснить это ὕστερον – πρότερον?“ – Разумеется, не иначе, как только тем предположением, что это „τῆς Νέας Ῥώμης“ есть приписка позднейшего компилятора, который, зная, что около 325 года епископом Византии, ставшей потом²⁷³ „Новым Римом“, был Александр и, встретив в одном из архивов послание, адресованное на имя какого-то епископа Александра и по содержанию относящееся к истории арианства, быстро решил, что, следовательно, адресат этого послания и есть Александр, епископ „Нового Рима“ – Константинополя. Следовательно, в наличном заголовке послания мы имеем дело с простой и весьма понятной по своему происхождению интерполяцией, и он не может никоим образом служить возражением против подлинности послания. Что в действительности, как доказывает одна фраза в спорном послании, оно даже не могло быть адресовано Александру византийскому, бывшему до сентября 323 или 324 года подданным Ликиния, и его адресатом был западный епископ Александр Фесалоникский»²⁷⁴.

2. Э. Швартцу, как небогослову, не удалось радикально устранить то возражение Гарнакка против действительного существования антиохийского собора 324 года, что такой вполне православный, антиарианский собор будто бы едва ли мог

—118—

состояться в Сирии, где в 30-х – 40-х годах 4 века господствовало «полуарианство»²⁷⁵. «Разве полуарианство – спрашивает Швартц²⁷⁶, принимая его за историческую действительность – было прирождённым свойством сирийцев? Или же вообще стоит на одной линии [=одинаково понятно], если до никейского собора²⁷⁷, когда ещё не было никакого вселенского Credo, 56 епископов приняли сторону епископа александрийского против возмутившихся пресвитеров и их покровителя, епископа никомидийского, и если при Константии сделана была попытка устранить единосущие²⁷⁸, которое Константин в Никее навязал всему востоку? Со времени низложения Павла самосатского не заметно никаких следов стремлений антиохийского митрополита к самостоятельности²⁷⁹; Евстафий был даже фанатический приверженец Александра…²⁸⁰ Большая перемена наступает только через низложение Евстафия, когда стали митрополитами Павлин, Евфроний, Флакилл: тогда Антиохия сделалась главной твердыней борьбы против Александрии и там снова найдены были формулы Лукиана, о котором Александр мог писать…: ἀποσυνάγωγος ἔμεινε τριῶν ἐπισκόπων [Антиохии, так как он был антиохийский пресвитер] πολυετεῖς χρόνους, и почитательница которого, мать императора Елена, была, по-видимому, обижена²⁸¹ Евстафием. Император сослал Евстафия, он предложил кандидатами на кафедру Евфрония и Георгия, впоследствии епископа лаодикийского, которого ненавидели Александр и Афанасий…: императорская политика, – создать в главном городе восточного диэцеза укрепление²⁸² против александрийских стремлений к власти, обнаруживается резко и ясно и ведена была далее и Константием. Вот суровая действительность²⁸³, которая заправляла ходом вещей, а не такой неясный образ²⁸⁴, как специфически сирийское полуарианство».

Швартц, таким образом, не делает и попытки выяснить с историко-догматической точки зрения возможность

—119—

осуждения в 324 году учения Ария епископами Сирии. Но с чисто исторической стороны, как светский историк, он сделал всё возможное, чтобы этот факт являлся правдоподобным. Он совершенно справедливо указывает, что Евстафий антиохийский был – даже «фанатическим» – приверженцем Александра александрийского, а то обстоятельство, что Павлина тирского-антиохийского он – вместе с другими – несправедливо считал не предшественником, а преемником св. Евстафия на антиохийской кафедре, даже упрощало для него вопрос: с его точки зрения нет никаких оснований предполагать существование сильной партии сторонников Ария в Антиохии в 324–325 гг. – Гарнакк²⁸⁵, однако находит у него только «всевозможные неопределённости», allerlei Unbestimmtes и, не касаясь указываемых Швартцем фактов из истории антиохийской кафедры, сущность возражений Швартца сводит к тому, что, по его мнению, сирийские епископы в 324 году поддерживали александрийского епископа в борьбе с его пресвитерами, и это стои́т в связи с тем воззрением Швартца, что и самый арианский спор был в основе спором за власть между александрийским епископом и его пресвитерами. По мнению Гарнакка, это – превратное представление дела²⁸⁶, и, однако и это предположение не помогает делу. «Что в Антиохии низложен²⁸⁷ был оригенист Евсевий вместе²⁸⁸ с Арием, это имеет решающее значение²⁸⁹ и показывает тотчас, что дело шло о догматическом вопросе [это, разумеется, бесспорно! но предположения Швартца это не опровергает: по его мнению, конечно, догматический вопрос был только предлогом как для самого Александра александрийского, так и для антиохийского собора в борьбе со стремившимися к самостоятельности александрийскими пресвитерами]. Но насколько мы знаем дело, – употребляя осмотрительное выражение – в высшей степени невероятно, чтобы церкви Сирии и соседних стран в таком большинстве пошли не только против арианства, но и против оригенистического полуарианства. Швартц ставит слово Semiarianismus в кавычки и объявляет специфически сирийское полуарианство за неясный образ. «Я – говорит Гарнакк – никогда не говорил о специфически сирийском

—120—

полуарианстве, но не знаю, по каким соображениям Швартц сомневается в существовании вообще „полуарианства“». Гарнакк действительно не говорил в своей первой статье об антиохийском соборе 324 года «о специфически сирийском полуарианстве», но говорил там ясно о том, что «в Сирии» «в 30-х и 40-х годах» IV столетия «господствовало полуарианство»²⁹⁰, и Швартц имел известное основание ставить ему в упрёк, что он считает «полуарианство» «прирождённым свойством» сирийцев. Ведь, допуская даже, что Гарнакк совершенно прав относительно 30-х и 40-х годов IV века, разве это доказывает с несомненностью, что и в 20-х годах того же столетия в Сирии тоже господствовало полуарианство? В отношении к этому времени Швартц имел полное право оспаривать существование «полуарианства» не только в Сирии, но и где бы то ни было²⁹¹. Но в действительности и о «полуарианстве» 30-х – 40-х годов IV в. можно говорить, только злоупотребляя этим термином: той партии, к которой св. Епифаний и 2-й вселенский собор прилагают названия Ἡμειάρειοι, в то время ещё не существовало²⁹². Начиная с 358²⁹³, или – вернее – с 367 года²⁹⁴, существование той партии, к которой в 70–80-х годах IV в. прилагалось название «полуариан»²⁹⁵, конечно бесспорно. Но

1) хотя термин «полуариане» и встречается в источниках, употребление его в современных церковно-исторических сочинениях неудобно и может подать повод к недоразумениям. Если «полуариане» – это омиусиане, получившие после 367 года²⁹⁶ название «македониан», то как называть образовавшуюся в 358–360 гг. и одержавшую верх над всеми другими, омийскую партию? Называть ли омиев – вместе с Келлингом²⁹⁷ – «две трети-арианами», Zwei Drittel Arianer, или же – принимая во внимание, что эта партия, предводимая Акакием кесарийским, Урсакием сингидунским и Валентом мурсским, занимала средину между омиусианством и

—121—

аномийством, между «полуарианством» и полным «арианством», а (½+1)/2=¾ – «три четверти арианами», Drei Viertel Arianer? A так как потом²⁹⁸ и среди самих омиев возникли разногласия, и образовалась партия «псафириан», стоявших несколько ближе к омиусианству, чем противоположная ей партия Дорофея константинопольского, то не следует ли называть этих псафириан (так как ¾+½/2=⅝) «пять восьмых арианами»?

Такая арифметика не только курьёзна, но и вызывает совершенно неправильное представление об отношении «омиусиан» к православным и омиям. Если омии были на три четверти или даже только на две трети арианами, то омиусиане стояли к ним вдвое или втрое ближе, чем к православным. Но такое предположение опровергается фактически. В 365–367 гг. огромное большинство омиусиан подписало никейский символ. Только 34 епископа, собравшиеся на соборе в Карии, решились остаться верными символу Лукиана и образовали партию «македониан». Но даже и македониане в учении о Сыне Божием стояли гораздо ближе к православию чем к омийству. Основной вопрос, из-за которого поднялся самый арианами спор: рождён ли Сын Божий от Отца от вечности, или же «было когда Его не было», омиусиане решали согласно с православными, омии же были в этом отношении несомненными арианами. «Полуариями» называли македониан очевидно только потому, что они, будучи православными в учении о Боге Сыне, сходились с арианами в учении о Святом Духе. За это называли их – и гораздо чаще, чем «полуарианами» и «духоборцами», πνευματόμυχοι. А так как – до 50 годов ΙV столетия – вопрос о Св. Духе не поднимался, то до этого времени и не было «полуариев» в древне-церковном смысле этого слова²⁹⁹.

—122—

2) Существование «полуариан» в 60–80 годах IV века ничего не доказывает ни относительно 20-х годов, когда оба Евсевия с их сообщниками действовали одинаково решительно в пользу Ария, но противники арианства решительно преобладали и на востоке, ни относительно 30-х, 40-х и начала 50-х годов, когда все антиникейцы, несмотря на коренную разницу их богословских воззрений, действовали заодно, составляли одну партию. Несомненно, что эта партия антиникейцев не была решительно арианской. Но к антиникейцам в то время никто не прилагал названия «полуариан». Решительные защитники никейского символа, как Афанасий В., называли их тогда прямо арианами или ариоманитами, и такое наименование находит себе оправдание в том, что многие из вождей этой партии держались действительно арианских воззрений. Но сами себя они не считали арианами, и большинство из них действительно и не было таковыми.

2) Центром, где сосредотачивались действительные исторические «полуарии», т. е. омиусиане и македониане, была не Сирия, а Малая Азия. Из первых вождей омиусианской партии только Георгий лаодикийский был епископом Килисирии. Главою её был Василий анкирский в Галатии. Его ближайшими сподвижниками были Евстафий севастийский в Малой Армении и – позднейший вождь македониан – Елевсий кизикский в Асии. Далее в числе вождей этой партии мы встре-

—123—

чаем Софрония помпийопольскаго в Пафлагонии и Силуана тарсскаго в Киликии. Собор, на котором часть бывших омиусиан отказалась принять никейский символ и образовала группу македониан, состоялся в провинции Каирии, по всей вероятности, в Антиохии карийской³⁰⁰. В Антиохии карийской состоялся уже по смерти Валента, при Гратиане^{301 302}, и 2-й македонианский собор, на котором, как и на первом, было постановлено, что не следует называть Сына единосущным Отцу, а нужно называть его подобосущим, ὁμοιούσιος³⁰³.

—124—

3) Швартц в своём ответе³⁰⁴ указал Гарнакку, что за подлинность открытого им документа ручается уже список имён епископов, стоящий в заголовке послания, что он представляет собою даже сильнейшее, стоящее выше всякого сомнения, доказательство подлинности. «В публицистической и церковно-правовой литературе 4 столетия имеется достаточное количество³⁰⁵ таких списков; ни один из них не сфальсифицирован», все «они без исключения суть драгоценнейшие исторические документы, конечно также без исключения, если не считать никейский список, только несовершенным образом опубликованные, а то и вовсе не опубликованные и нигде не обработанные научно». Перечислив далее³⁰⁶ сохранившиеся от 4 века списки епископов, Швартц³⁰⁷ говорит: «Во всех этих списках нельзя открыть ни малейшего следа подлога; недостатки [рукописного] предания не суть подлоги. Наоборот, в действительных относящихся к 4 столетию подлогах, как например, те, которые относятся к никейскому собору, никогда не встречаются списки имён. Такого опасного побочного дела³⁰⁸ фальсификаторы остерегались. Было бы просто беспримерно, если бы тёмный, невежественный писака украсил сфабрикованное им послание собора списком 56-ти имён епископов». «Гарнакк» – говорит далее Швартц³⁰⁹ – «побоялся, конечно – напрасного, труда показать в отдельности, что список имён есть плохая работа позднейшего фальсификатора³¹⁰, хотя до́лжно бы думать, что фальсификатор 6 или 7 столетия, на такой опасной почве, как список не менее как 56-ти имён, легко мог бы быть пойман. Он не говорит даже ясно, что список сфальсифицирован, но заключает из того, что по моим сопоставлениям 49 (правильнее 48) из 56 епископов присутствовали также в Никее, что «послание» антиохийского «собора предполагает никейский» собор [das Nicänum].

«Этого заключения – говорит Швартц – я не понимаю.

—125—

Ясно ведь³¹¹, что на собор, который заседал за несколько месяцев до никейского» собора «в восточной половине империи, в существенном прибыли те же епископы, которые принимали участие и на том соборе. Если Гарнакк думает, что» аетиохийский «список заимствован из никейского, то против этого говорит, во-первых, что счёт не совпадает³¹²; потому что 8 [Anm. 1: «Гарнакк считает 7, но только потому, что он не проверил тщательно моё сопоставление»: проглядел имя Лупа] «имён там» [в никейском списке] «отсутствуют, между ними двое, Мокиму – арабское имя, которое фальсификатор 6 или 7 столетия – не мог изобрести – и Александр, которые являются и в подписях канонического антиохийского собора и 5 невинных³¹³ имён, Ириней, Раввула, Ириник, Авидий и Терентий, из которых именно Раввула не походит на фальсификацию. Во-вторых, нужно только дать себе небольшой труд и сопоставить список послания антиохийского собора с никейским, чтобы видеть, что первый не списан со второго». Чтобы каждый срезу же мог составить себе понятие о положении дела, Швартц приводит антиохийский список имён, сопоставляя с ним №№ никейского списка и соответствующие им провинции и потом говорит³¹⁴:

«Фальсификатор должен бы был прямо с дьявольскою хитростью выклёвывать имена из никейских подписей и потом перемешивать их, чтобы получилось такое отношение. При этом нужно принять во внимание, что это совершенно обычно, если такие списки не беспокоятся о порядке провинций: те, которые приводят кафедры, как списки «канонических соборов анкирского и антиохийского или восточного собора сардикского или собора селевкийского показывают³¹⁵ самый пёстрый географический беспорядок. Наконец, всякая попытка выдать данный список³¹⁶ за подлог, сфабрикованный по никейским подписям, терпит крушение на восьмом отсутствующем там имени, на Lupus. Под этим в восточной половине

—126—

империи несомненно³¹⁷ редким именем – в церковной истории 4 столетия оно насколько знаю ещё нигде³¹⁸ не встречается – может разуметься только епископ тарсский, который принимал участие на соборах анкирском и неокесарийском. В Никее подписался вместо него Феодор. [«Это положение дела – говорит Швартц в примечании³¹⁹, – «я уже в Nachr. 1905, 287 изложил, не делая отсюда много шума³²⁰. Г. Гарнакк или просмотрел это наблюдение или думает опровергнуть его тем, что молчит о нём»]. Нельзя отсюда не заключить³²¹, что Луп между соборами антиохийским и никейским умер: из списка имён можно привести решительное доказательство, что собор есть доникейский. Афанасий приводит в окружном послании к египетским и ливийским епископам [8] киликийцев Лупа и Амфиона (епифанийского) в длинном ряде православных епископов; где мог Луп, который не присутствовал в Никее, доказать своё православие, если не на антиохийском соборе?»

Гарнакк³²² отвечает на это:

«1. Я охотно соглашаюсь с г. Швартцем, что перечисление 56 имён епископов, если они сфальсифицированы, представляет редкий, хотя и ни в каком случае не неслыханный образец фальсификации, и никогда не обсуждал это иначе. Я и сам также год тому назад сделал сравнения с никейским списком, как предложил их Швартц³²³, и пытался со всех сторон подойти к списку в отношениях к порядку и другим признакам. При этом не вышло ничего, как только тот факт, что все епископы кроме 8 были также и в Никее и что порядок там и здесь совершенно другой. Основания, которые, несмотря на последнее наблюдение, побуждают меня принимать список за подложный, – суть следующие: я не могу поверить, чтобы все епископы кроме 8³²⁴ отправились из Антиохии в Никею [из 22 келесирийских, которые были в Никее, будто бы 20 присутствовали также и в Антиохии;

—127—

т. е императорскому указу последовали только такие келесирийские епископы, которые были также и в Антиохии! это – мятежные епископы!];

2. что 56 (55) восточных епископов осудили в Евсевии полуарианство и

3. что специально Григорий виритский Аетий лиддский, Македоний мопсуестийский Таркондимант эгейский и Алфий апамийский будто бы осудили Ария и Евсевия».

Гарнакк ссылается на письмо Ария к Евсевию никомидийскому у Epiph. h. 69, 6 – [что вместо Θεοδόσιος тут нужно читать Θεόδοτος, видит и Гарнакк, но почему-то не ссылается на Theodoret. h. е. I, 5, где прямо стоит Θεόδοτος³²⁵]: «откуда видно, что Григорий и Аетий были единомышленниками Ария и на Theodoret. h. е. I, 20, где сопоставляются как единомышленники и ариане, ко времени около 330 года Евсевий кесарийский Патрофил скифопольский Аетий лиддский, Феодор лаодикийский. Македония мопсуестийского далее – говорит Гарнакк, – мы знаем³²⁶ только как евсевианина. Наконец Таркондимант и Алфий суть также³²⁷ друзья Ария или Евсевия [кесарийского]: для первого об этом свидетельствует Филосторгий³²⁸; последний немного лет после участвовал в избрании Евсевия в митрополиты антиохийские!³²⁹ Г. Швартцу эти факты отчасти известны; но он думает, что с ними можно разделаться тем, что эти епископы в Антиохии по неизвестным мотивам отказались от своего мнения, а позже снова к нему возвратились. Это возможно, но очень сомнительно это предположение. Оно тем сомнительнее, что нам, если я не ошибаюсь³³⁰, из 56 (55) епископов в Антиохии, которые осудили Евсевия, вообще только 16 известны в отношении к их догматическому направлению: остальные для нас – простые подписи. Между этими 16-ю Евстафий [только один Евстафий??] не мог быть ложно определён в отношении к своему догматическому положению. Из остальных 15-ти – только их мы можем контролировать – не менее как 5 возбуждают (как мнимые противники Ария и Евсевия) сильнейшее сомнение; ведь они были друзьями Ария или Евсевия! Что список, несмотря на это происходит не от совсем неве-

—128—

жественного человека, нужно принять во всяком случае. Но если в его распоряжении был список никейских подписей, то ему не было надобности ничего более делать, как выписывать и сопоставлять имена сирийские, палестинские и т. д. Несколько имён, которые он прибавляет³³¹, могли также стоять в его никейском списке³³², и что он перетасовывает имена, это очень понятно – [это он делает затем] чтобы не показаться плагиатором; – во всяком случае он не нуждался ни в каких знаниях, чтобы предпринять эту манипуляцию».

Только в примечании³³³, написанном, по-видимому, после, Гарнакк касается вопроса о Лупе тарсском. Даже теперь, когда Швартц обратил серьёзное внимание на это имя, Гарнакк не мог оценить всего его значения для вопроса о подлинности спорного послания. Он пишет: «Швартц, чтобы доказать подлинность списка, придаёт большое значение тому, что Луп (тарсский) подписался в Анкире, Неокесарии и на нашем соборе, тогда как в Никее подписался его преемник Феодор. Так как Афанасий в своём окружном послании к египетским епископам приводит его в длинном ряде православных епископов – «гдѐ он, который не присутствовал в Никее, должен был показать своё православие, если не на антиохийском соборе?» Это заключение Швартца, по мнению Гарнакка – «не каждому покажется принудительным, в особенности потому, что Афанасий ещё никогда³³⁴ не ссылался на мнимый антиохийский» собор. «Как можем мы знать, где и как Луп тарсский исповедал свою православную веру, если он не был в Никее? Что в Никее присутствовал уже его преемник и однако он [Луп] встречается в антиохийском списке, объясняется по всей вероятности тем, что фальсификатор привлёк к делу и другие списки, следовательно, также очень сродные анкирский и неокесарийский и т. д. Находятся же ведь два имени Мокиму и Александр, которых нет в никейском списке, в списке несколько позднейшего антиохийского собора. Но наконец, не выше всякого сомнения, что Феодор³³⁵

—129—

присутствовал в Никее. Имя «Феодор тарсский» отсутствует в Lat. II и V³³⁶ и его нет в греческом³³⁷. Тилльмон сомневался в присутствии Феодора³³⁸ и думал о Лупе. В пользу этого можно сослаться именно на окружное послание Афанасия к египетским епископам, где Луп и Амфион стоят вместе, как православные епископы, но Амфион засвидетельствовал свою веру в Никее. Насколько осторожным нужно быть в отдельных случаях с никейским списком, показывает известный факт, что во многих рецензиях³³⁹ даже Маркелл анкирский вычеркнут и заменён Панхарием.

А если выше было замечено – говорит Гарнакк в заключение этого отдела – что такой род фальсификации не неслыхан, то я в первую линию имел в виду выдуманные акты кёльнского собора 346 г.³⁴⁰ Они открываются именами 24 галльских епископов³⁴¹. Эти имена по всей вероятности³⁴² выписаны из актов сардикского собора, и именно с непрозрачными перестановками».

Я намеренно привёл с необходимой полнотой и этот отдел статьи Гарнакка, и то место статьи Швартца, которое имеет в виду здесь Гарнакк, чтобы читатель мог сам видеть, действительно ли Гарнакк, как показалось Лоофсу и, может быть, и до сих пор кажется многим почитателям берлинского богослова, «победоносно оспаривал» подлинность открытого Швартцем послания, действительно ли он опроверг аргументацию Швартца. В данном случае дело идёт о самом важном аргументе за подлинность спорного документа. Что и список епископов в целом и в особенности имя Λοῦπος представляют собою «водяные знаки», удостоверяющие подлинность содержащего их послания, достаточно подробно разъяснено и мною в моих первых статьях, посвящённых данному вопросу³⁴³. Аргументация Швартца в существенном совпа-

—130—

дает с моей. При беспристрастном отношении к делу Гарнакк имел бы возможность оценить всю силу выставляемых им аргументов. Что же мы видим на деле? Гарнакк – по-видимому сам того не замечая – берёт на себя роль не беспристрастного историка, а судейского прокурора, обязанного во что бы то ни стало добиться обвинительного приговора подсудимому. Приёмы, которыми он пользуется здесь, адвокатские, а не научные. По наружности, как будто он касается и всех аргументов Швартца. Но в действительности многое существенно важное в аргументации Швартца им опущено. Швартц прежде всего указывает на то, что все сохранившиеся до нас в публицистической и церковно-правовой литературе IV века списки епископов подлинны и представляют собою драгоценнейшие исторические документы и приводит целый ряд таких списков. Не говоря ни слова об этих списках, Гарнакк только в самом конце данного отдельчика думает парировать этот аргумент Швартца ссылкой на «выдуманные» акты кёльнского собора 346 года, как будто эти акты западного собора, не издавшего никаких канонических правил – допуская даже их неподлинность – доказывают что-либо относительно списка епископов сохранившегося в сирийском каноническом собрании, переведённом с греческого, и как будто указать один подложный список – значит доказать, что и спорный список есть тоже подлог, хотя в подлинности большинства сохранившихся списков невозможно сомневаться, и таким образом большинство аналогий говорит за подлинность спорного списка. О подложности актов кёльнского собора Гарнакк говорит как о бесспорном факте, хотя, как увидим далее, он признаётся за факт далеко не всеми. Не говорю о том, что полной аналогии список кёльнского собора с антиохийским списком не представляет: антиохийский список значительно длиннее кёльнского и не содержит имён кафедр. Но подделать 34 имени не так трудно, как подделать 56 имён. А главное, Гарнакк, хотя и допускает теперь, что подделка 56 имён епископов представляет редкий пример фальсификации, но не говорит ясно о том, что и ему, как и Швартцу, не удалось поймать мнимого фальсификатора на каком-нибудь уличаю-

—131—

щем его в подлоге промахе, для чего список в 50 имён представлял достаточно поводов. Замалчивает он и то указанное Швартцем обстоятельство, что несомненные, относящиеся к IV веку, и в частности к никейскому собору подлоги, не содержат никаких списков епископов.

Разделавшись так легко с важным аргументом Швартца, Гарнакк выдвигает против него, во-первых, свой старый аргумент, два раза повторённый в первой статье³⁴⁴ и опровергнутый Швартцем, что будто бы нельзя поверить, что почти все епископы, имена которых стоят в заголовке этого послания, за исключением 8-ми, присутствовали потом и в Никее, что в частности особенно удивительно, что из 22 епископов провинции Килисирии, подписавшихся под никейскими определениями [точнее, по наиболее полному коптскому списку, подтверждаемому в отношении к лишнему имени и сирийским спискам в хронике Михаила великого, яковитского патриарха антиохийского, и списками, так называемыми несистематическими, в 318 имён, на никейском соборе присутствовали 23 епископа Килисирии³⁴⁵], 20 встречаются и в антиохийском послании³⁴⁶. Здесь Гарнакк прибавляет только один (адвокатский) argumentum ad hominem: ссылается на то, что отцы антиохийского собора были ведь, по Швартцу, «мятежные епископы», и они-то именно, и почти только они, последовали императорскому указу, явились на собор в Никею. Думаю, что ответить на этот argumentum ad hominem не было бы так трудно и Швартцу. Если бы и в са-

—132—

мом деле собравшиеся в Антиохии епископы думали, как предполагает Швартц, предвосхитить решение великого собора в Анкире, назначенного императором, сознательно шли наперекор желанию императора, и Константин В., перенося великий собор в Никею, где епископствовал лукианист Феогний, явно выразил своё неудовольствие «мятежному» антиохийскому собору, отлучившему от общения трёх выдающихся епископов Востока, и в таком случае «мятежные» епископы не имели бы побуждений оставаться у себя дома и не ехать в Никею. Ведь их задачей было – и по Швартцу – поддержать Александра александрийского в его борьбе против Ария и его влиятельных покровителей на Востоке. Не ехать в Никею, значило рисковать тем, что оба Евсевия с их сообщниками возьмут верх на великом соборе и оправдают Ария, а может быть даже постараются и отомстить за ту неприятность, которую пришлось перенести Феодору, Наркиссу и Евсевию кесарийскому от этого «мятежного» собора. Если бы и в самом деле антиохийский собор был «мятежный», то составившие его епископы, не поехали бы в Никею только в том случае, если бы об этом сделал распоряжение сам император. А так как в действительности Константин В. приглашал на никейский собор всех епископов, то выставляемый Гарнакком argumentum ad hominem не имеет силы и против Швартца. В действительности же нет ни малейших оснований считать антиохийский собор 324 года «мятежным», и если бы Гарнакк не принял на себя роли прокурора и попытался бы взглянуть на дело беспристрастно, то он легко убедился бы в этом и сам³⁴⁷.

Во-вторых Гарнакк – во 2-й раз уже в этой статье [ср. выше³⁴⁸], а вообще в 3-й раз³⁴⁹ говорит о том, что на антиохийском соборе 56 (55) восточных епископов «осудили в Евсевии» кесарийском «полуарианство».

—133—

Новым – против 1-ой статьи – является тут только 3-й аргумент: Гарнакку кажется очень сомнительным, что на осуждение Ария и Евсевия кесарийского согласились в Антиохии Григорий виритский Аетий лиддский Македоний мопсуестийский, Таркондимант эгейский и Алфий апамийский. Он отмечает, что Швартцу только «отчасти» известны те факты, которые говорят об арианских убеждениях этих 5-и епископов. Действительно, Швартц в своей первой статье, посвящённой антиохийскому собору [в VI-м «Сообщении» «К истории Афанасия»³⁵⁰], ничего не сообщает ни об Алфии апамийском, ни о Таркондиманте эгейском. И об Аетии лиддском у него не упомянуто ни о том, что он «участвовал в избрании Евсевия в митрополиты антиохийские»³⁵¹, ни о том, что [об этом, однако, умалчивает и Гарнакк] он упоминается в числе несомненных ариан у Theodoret., h. е. I, 20.³⁵² Но об остальных двух у него сказано в сущности то же самое, что и у Гарнакка³⁵³.

Но, в сущности, и сам Гарнакк сообщает об этих 5-и епископах и в особенности об Аетии лиддском не

—134—

всё, что̀ об них известно, и что далеко не безразлично для суждения о поведении их в 324 году в Антиохии. Он, прежде всего, замалчивает факт, что все эти 5 епископов присутствовали на никейском соборе и подписали никейский символ. Уже это одно показывает, что эти епископы не отличались особой стойкостью в отстаивании своих взглядов. Возможно даже, что переход их на сторону противников Ария (если даже и все они, а не двое только, успели к тому времени заявить себя его сторонниками) объясняется даже и не столько слабостью их характера, сколько тем, что, не будучи лукианистами, а только оригенистами с уклоном влево, может быть, не столь решительным, как у Евсевия кесарийского, они поддерживали Ария, пока он казался им православным, но отступились от него и от его друзей, когда убедились по посланиям Александра александрийского и тем сочинениям Ария, в которых он высказывал свои взгляды со всеми их крайностями, в том, что Арий действительно заблуждается. После никейского собора, когда Арий будто бы покаялся, они, как и многие другие епископы востока, могли снова уверовать в искренность его покаяния. Но в частности относительно Аетия лиддского мы имеем прямые доказательства, что это был епископ колеблющийся. Он два раза переходил из лагеря евсевиан на сторону православных и умер бесспорно православным епископом, в общении с самим Афанасием В. Около 330–333 гг. мы действительно встречаем Аетия в числе евсевиан. Феодорит³⁵⁴ называет даже его [καὶ τὸν Λύδδης Ἀέτιον], имея очевидно в виду приведённое у него [I, 5] письмо Ария, подле Евсевия никомидийского, Феогния никейского, Евсевия кесарийского, Патрофила скифопольского и Феодота лаодикийского, в числе вождей собора, низложившего св. Евстафия, что̀ подтверждает и приводимое у Евсевия³⁵⁵ письмо Константина В. к этому антиохийскому собору. Но, когда в 342–343 г. дела снова приняли – благодаря вмешательству западного императора Константа – благоприятный оборот для Афанасия В. и других защитников никейской веры, и в частности епископы Палестины, где у Афанасия В. было немало сторонников, собрались в 346 году на собор в Иерусалиме

—135—

и подписали постановления сердикского собора, в числе их оказался и Аетий лиддский: имя Ἀέτιος занимает 2-е место в числе 16-ти присутствовавших на этом Иерусалимском соборе епископов³⁵⁶. Что этот православный Ἀέτιος– ни кто иной, как Аетий лиддский, доказывает то обстоятельство, что о переходе Аетия палестинского на сторону Афанасия В. при возвращении его из (2-го) изгнания при императоре Константе³⁵⁷ знает и Филосторгий³⁵⁸. Передаваемый этим арианским историком грязный рассказ о мотивах, побудивших Аетия к этому переходу в ряды защитников никейского символа, и об его смерти, говорит о том, что евсевиане были очень опечалены изменой Аетия, и что Аетий так и умер, оставаясь никейцем.

Очевидно, Аетий лиддский был епископ слабохарактерный, из числа тех, которые идут туда, «куда ветер подует», и что удивительного, если он и в 321 году на антиохийском соборе, когда стало ясно, что большинство членов этого собора настроено против Ария и защищавших его епископов, стал и сам на сторону этого большинства, хотя раньше высказывался так, что Арий считал его своим единомышленником?

А об Алфии, Македонии, даже о Таркондиманте мы даже и не знаем, заявили ли они себя сторонниками Ария раньше никейского собора, и вообще, как далеко простирались их симпатии к арианству³⁵⁹.

—136—

Придавая этим 5-ти именам «друзей Ария или Евсевия» такое преувеличенное значение, Гарнакк представляет дело в совершенно неверном освещении, если по его словам выходит, будто из 16-ти известных нам в отношении к своему догматическому направлению епископов, только один Евстафий «не мог быть ложно определён» в этом отношении, т. е. как будто он один был несомненно православным членом этого собора, 5 известны как ариане, а относительно остальных 10-ти «известных по догматическому направлению» епископов он не говорит ничего ясно. Он не даёт даже себе труда назвать по именам этих 10 епископов. Получается, что, если делать естественное заключение от известного к неизвестному, судить о богословских воззрениях тех епископов, о которых мы ничего не знаем, кроме имён, по тем епископам, догматический цвет которых нам хорошо известен, то настроение большинства членов этого антиохийского собора из 56-ти епископов, должно бы было быть в пользу Ария и Евсевия кесарийского, и результат, к которому пришёл этот собор, по его посланию, представлялся бы непонятным и даже «сомнительным». Ведь, если из 56-ти, вернее 59-ти, членов этого собора только один Евстафий был несомненным антиарианином, а 5 или даже 8 епископов (считая и 3-х отлучённых) были друзьями Ария и Евсевия, то выходит, что у Ария и Евсевия на этом соборе было в 5 или даже 8 раз больше сторонников, чем у Александра александрийского. Можно ли допустить, чтобы при таком соотношении партий победа на этом соборе оказалась на стороне Александра и Евстафия, а друзья Ария и Евсевия должны были или отказаться от их защиты, или быть отлучёнными?

В действительности Гарнакк употребляет здесь адвокатский приём совершенно недопустимый в научном исследовании, представляет дело в заведомо фальшивом освещении. Со слов Швартца он упоминает о «длинном ряде православных епископов» у Афанасия В. в послании к епископам Египта и Ливии n. 8, но или вовсе не даёт себе труда сверить этот список истинно-православных «мужей апостольских» с новооткрытым антиохийским списком, или даже «благоразумно умалчивает» о том,

—137—

что из 26-ти имён этого афанасиева списка, 6³⁶⁰ стоят и в спорном антиохийском списке, хотя значение афанасиева списка для характеристики догматического направления упоминаемых в нём епископов не может подлежать ни малейшему сомнению. Какого взгляда ни держаться на Афанасия В., невозможно оспаривать, что этот «отец православия», борец за никейскую веру, хорошо знал имена раннейших борцов против арианства. Мало того, в примечании на стр. 413, говоря о Лупе тарсском, Гарнакк³⁶¹ упоминает и о том, что у Афанасия В. вместе с Лупом назван и [другой киликиец] Амфион [епифанийский], но совершенно забывает напомнить, что это – тот самый Амфион, имя которого занимает 3-е место в новооткрытом антиохийском списке³⁶². По его словам даже выходит, что как будто Амфион присутствовал только на никейском соборе и там показал своё православие, а присутствовал ли он на антиохийском соборе, вопрос об этом предоставляется решать самим читателям. Ни слова не говорит Гарнакк и о том, что в новооткрытом списке встречаются 3 имени епископов, хотя и не упоминаемых у Афанасия В. в списке мужей апостольских, но, по сообщению того же Афанасия В.³⁶³, низложенных после никейского собора по интригам евсевиан за твёрдую защиту никейского символа. Относительно догматического направления этих 10–11-ти епископов не может быть, кажется, никаких сомнений, и совершенно непонятно, почему, по мнению Гарнакка, в этом отношении «не может быть ложно определён» только один Евстафий. Разве Макарий иерусалимский и Елланик трипольский, которых Арий в письме к Евсевию называет вместе с предшественником св. Евстафия Филогонием антиохийским «еретиками неоглашенными», разве Луп тарсский и исповедник Амфион епифанийский были менее решительными поборниками православия, чем св. Евстафий верийский-

—138—

антиохийский? – Не говорю о палестинских епископах, вроде Германа неапольского, Макрина ямнийского и Лонгина аскалонского, которых, судя по их последующему поведению, тоже нужно считать в числе решительных антиариан, хотя Афанасий В. и не упоминает их в своём списке «мужей апостольских», как не упоминает он в нём и исповедников Елланика трипольского, Асклипия газского и Евфрантиона валанейского. – А если некоторые даже из «мужей апостольских», как Иаков нисивинский и Антиох ришайнский, принимали потом участие на антиохийском соборе около 332–333 года, низложившем св. Евстафия и избравшем потом Евфрония, то это обстоятельство не имеет никакого значения для характеристики их догматического направления, так как собор этот созван был не по догматическому вопросу³⁶⁴, вопроса о никейском символе не касался и не пытался заменить его каким-нибудь другим, а одно из постановлений никейского собора (о пасхе) было даже подтверждено и усилено на этом антиохийском соборе. Это их случайное участие на евсевианском соборе ни в каком случае не может быть сравнено по значению для оценки их догматической стойкости с тем фактом, что те 5 друзей Ария и Евсевия, именам которых Гарнакк придаёт столь важное значение в качестве аргумента против подлинности спорного послания, в 325 году подписали никейский символ и низложение Ария.

У меня, напечатанная в моей первой статье об антиохийском соборе 321 года³⁶⁵ оценка списка епископов этого собора с точки зрения их догматического направления, написана ещё в 1908 году, раньше, чем узнал я о полемике Гарнакка, и результат получился совершенно противоположный тому, к какому пришёл Гарнакк: епископы бесспорно православные на том соборе решительно преобладали пред бывшими или будущими «друзьями» Ария и Евсевия кесарийского. И если судить о настроении собора по этим известным нам по своему богословскому на-

—139—

правлению епископам, то оно и должно было быть, как о том говорит и послание, в пользу св. Александра александрийского и против Ария и его покровителей.

Гарнакк и теперь не составил себе отчётливого представления о предполагаемом им фальсификаторе: то это был «не совсем невежественный человек», и составленный им список епископов представляет собою «редкий пример фальсификации», то он «не нуждался ни в каких знаниях, чтобы проделать ту «манипуляцию», в результате которой получился этот список.

Об «апелляции к неизвестному³⁶⁶, которую делает Гарнакк, предполагая, что и те 8 имён антиохийского списка, которых нет в никейском списке, заимствованы из не дошедшей до нас полной редакции никейского списка, была уже речь в Христ. Чтении 1911 г. июль–август, стр. 851 [=Антиох. соб. 21], прим. 43, равно как и о том, что эта апелляция терпит решительное крушение по имени Λοῦπος, там же, стр. 845–846, (15, 16), прим. 41. О самых никейских списках Гарнакк имеет, очевидно, самое общее представление. Он не ссылается даже на тот – благоприятного для его «апелляции» – факт, что в большинстве редакций никейского списка пропущены сохранившиеся из систематических списков только в коптском и сравнительно недавно опубликованном сирском списке в хронике Михаила сирийца³⁶⁷ и в списке 318-ти имён, имена двух финикийских епископов: Зинодора антарадского и Варлая фелсейского и килисирийского епископа Иликония (или Левкония) авилского. От этого, однако, его ссылка на несохранившиеся до нас списки не перестаёт быть «апелляцией к неизвестному»: ни одно из тех 8 имён антиохийского списка, которых нет в редакциях никейского списка, лежащих в основе реконструкции этого списка у Гельцера, не встречается и в коптском, и ему сродных списках.

—140—

А если 2 из этих 8 имён (Мокиму и Александр) встречаются в списке епископов после никейского антиохийского собора³⁶⁸, то это говорит за подлинность спорного антиохийского послания, а не против неё: предположение, что мнимый фальсификатор для составления своего списка епископов пользовался подле никейского списка ещё и списками других соборов, кажется, очевидно, не особенно вероятным и самому Гарнакку, раз он прибегает к «апелляции к неизвестному» и предполагает, что даже имя Λοῦπος взято фальсификатором не из списков анкирского или неокесарийского соборов, а из не дошедшей до нас полной редакции никейского списка. Но, если отрешиться от предвзятой мысли, что новооткрытое послание с его списком епископов есть фальсификация, то нельзя увидеть ничего неестественного в том показании наличных списков епископов, что два епископа востока; Моким и Александр присутствовали на двух, отделённых один от другого незначительных промежутком времени³⁶⁹, антиохийских соборах и не явились на вселенский собор в далёкую Никею; нельзя же думать, что все те 8 епископов, которые присутствовали в 324 году в Антиохии и не явились в Никею, успели уже, как Луп тарсский, умереть к лету 325 года. Вполне естественно, что некоторые не поехали в Никею по болезни, по преклонности лет или по другим причинам. Столь же понятно, что бо́льшую часть имён епископов, присутствовавших на посленикейском антиохийском соборе, мы встречаем и в новооткрытом послании: за 6–9 лет, разделяющих эти два собора, из епископов тяготевших к Антиохии провинций некоторые, как Елланик трипольский, вероятно Асклипий газский и сам Евстафий антиохийский (на самом этом антиохийском соборе), несомненно были низложены, и на место некоторых из них поставлены другие, из евсевианского лагеря (Феодосий на место Елланика), но умерли из них только немногие, и вполне естественно, что на соборе 330–333 г. мы встречаем мало новых имён в сравнении с собором 324 года³⁷⁰.

—141—

Что пропуск имени Феодора тарсского в двух редакциях латинского списка по классификации Тёрнера и в списке Феодора Чтеца ничего не доказывает в пользу Гарнакка, согласится всякий, кто сверял разные редакции хотя бы некоторых отделов списка по изданию Гельцера. Но Гарнакк совершенно напрасно привлекает и старый, а в данном случае и, несомненно, устарелый, авторитет Тилльмона. Тилльмон действительно высказывает сомнение в том, что Феодор тарсский присутствовал на никейском соборе, но вовсе не потому, что Афанасий В. называет Лупа из Киликии в числе выдающихся поборников православия, и не говорит explicite в цитованных у Гарнакка местах, что именно Луп тарсский присутствовал в Никее. Сомнение его покоится на том, что по сообщению Свиды, т. е., как это видел и Тилльмон, Филосторгия³⁷¹, Феодор тарсский был младшим братом Авксентия мопсуестийского, известного как арианина. Этот Авксентий, как видно из Филосторгия³⁷², был ещё жив в 360 году и был, следовательно, преемником Македония мопсуестийского. Но из слов Свиды ясно, по мнению Тилльмона, что Феодор стал епископом после Авксентия. А так как Македоний мопсуестийский присутствовал в 342–334³⁷³ году на восточном сердикском («филиппопольском») соборе³⁷⁴, и

—142—

может быть, и на сирмийском 1 соборе 351 года³⁷⁵, то, очевидно, Феодор, если он действительно сделался епископом после своего брата Авксентия, не мог присутствовать, как епископ тарсский на никейском соборе 325 года.

Вопрос об Авксентии и Феодоре представляет, таким образом, действительную трудность, на которую и указывает Тилльмон. По его мнению, нужно отказаться или от Свиды, или от никейских подписей³⁷⁶.

Что последняя альтернатива далеко не представляется бесспорной и для Тилльмона, доказывает и р. 460,³⁷⁷ где он говорит только, что «не бесспорно», что Феодор тарсский «был епископом» во время никейского собора, хотя его имя и читается в подписях собора³⁷⁸, и особенно Note LXXIV sur les Ariens, где даже и такого сомнения Тилльмон не высказывает³⁷⁹.

—143—

А что имени Феодора тарсского нет в некоторых редакциях никейского списка, оставалось совершенно неизвестным Тилльмону, и, высказывая сомнение относительно Феодора, он заподозривал достоверность вообще всех известных в то время никейских списков. – Что в Никее присутствовал Луп тарсский, у Тилльмона сказано только в указателе, Table des matieres, VI-го тома его «Мемуаров»³⁸⁰, а на стр. 640, к которой отсылает указатель, Луп упомянут только потому, что Афанасий В. соединяет его имя с именем Амфиона епифанийского, о котором Тилльмон говорит более подробно, и затем о Лупе сообщается только, что о нём, будто бы, больше мы не имеем никаких сведений³⁸¹, хотя рр. 199–200 Луп упоминается, как участник анкирского и неокесарийского соборов. При этом на стр. 199 Тилльмон прямо говорит, что Луп тарсский умер раньше никейского собора, на котором присутствовал Феодор тарсский³⁸². – Ясно, что знаменитый историк ΧVII столетия не выяснил себе вопроса о Лупе и Феодоре тарсских окончательно, да и не мог выяснить, потому что никейские списки в его время известны были

—144—

в немногих, плохих редакциях и не возбуждали особого к себе доверия³⁸³.

Можно не удивляться поэтому, что Тилльмон высказывает сомнение относительно присутствования на никейском соборе даже и Македония мопсуестийского, имя которого не пропущено, кажется, ни в одном списке, и то на том только основании, что Македоний был видным представителем евсевианской партии на тирском соборе 335 года³⁸⁴, и евсевиане должны были тем более ценить его, что он считался исповедником; и однако, никто, не исключая даже и Филосторгия, не считает его среди представителей этой партии на никейском соборе³⁸⁵.

В этом случае едва ли последовал бы за Тилльмоном и Гарнакк.

Та трудность, какую представляет вопрос об Авксентии и Феодоре, ничего не меняет в том факте, что в оригинале всех сохранившихся списков отцов никейского собора должно было стоять – на первом месте в числе епископов Киликии – имя Θεόδωρος, и ни в каком случае не могло, поэтому, стоять имя Λοῦπος Ταρσοῦ.

Трудность вопроса о Феодоре тарсском заключается не в том, чтобы он совсем не поддавался решению, а в том, что он допускает несколько решений. Я имел повод коснуться его в Византийском временнике т. XV, отд. I, стр. 167,³⁸⁶ но, не наведя всех необходимых спра-

—145—

вок, предложил решение, которое теперь и мне кажется наименее вероятным. Упуская из вида сообщение Филосторгия об отношениях Авксентия к Аетию, я склонен был считать тогда Авксентия предшественником Македония на мопсуестийской кафедре. Но как низко ни ставить авторитет Филосторгия, нелегко допустить, что он настолько плохо знал жизнь основателя той самой секты аномеев, к которой принадлежал сам, что приписывал покровительство Аетию со стороны епископа, умершего раньше никейского собора. О жизни Аетия и Евномия Филосторгий осведомлён очень обстоятельно; а в данном месте³⁸⁷ он обнаруживает довольно хорошее знакомство и вообще с состоянием церковных дел на востоке после аримино-селевнийского собора: он знает, какие епископы поставлены были Акакием на место низложенных по его интригам вождей омиусианской партии.

Однако высказанное мною случайно предположение допускает модификации, в которых оно представляется более приемлемым. Можно предположить, что

1) Филосторгий смешал Авксения мопсуестийского с кем-то другим, например, даже с самим Македонием, который мог быть ещё жив в это время. Если он не принимал участия в событиях 357–360 гг., то это не доказывает ещё с несомненностью, что его в это время не было в живых: от видной церковной деятельности его могли ведь удерживать и болезнь, и просто старость. Даже такие ветераны среди евсевиан, как Наркесс нерониадский и Патрофил скифопольский к 357-му году отступают на второй план – очевидно тоже по старости. Потребовалось особое приглашение, чтобы они явились для противодействия Василию анкирскому. Трудно только предположить в Македонии, не принадлежавшем к числу лукианистов и не показавшем себя арианскими симпатиями раньше 335 года, особые симпатии в отношении к Аетию. Но Филосторгий мог смешать Авксентия и с неизвестным по имени преемником Македония. – Ведь имеем же мы пример, что Филосторгий приписывает неприязненные отношения к Аетию Евлаллию антиохийскому,

—146—

которого считает непосредственным преемником Павлина, может быть тоже смешивая этого Евлалия с действительным преемником Павлина Евстафием³⁸⁸.

2) Возможно, что Авксентий мопсуестийский был действительно преемником Македония и оказал³⁸⁹ дружественный приём Аетию, сосланному в Мопсуестию. Но не этот Авксентий а сам Македоний был старшим братом Феодора тарсского. Нужно заметить, что имя Македония мопсуестийского – судя по указателю Биде – в сохранившихся извлечениях из истории Филосторгия нигде не упоминается³⁹⁰, а то – едва ли случайное – совпадение, что и Авксений описывается у Филосторгия как исповедник при Ликинии, и Македоний называется «исповедником» в послании восточных отцов сердикского Собора 342–343 года³⁹¹, может быть прямо приведено, как аргумент за то, что Филосторгий действительно смешивает Авксентия с Македонием³⁹².

3) Возможно, что подобно тому, как в IV веке было два Зинона, епископа тирских, два Павлина и два Виталия³⁹³ антиохийских, так и кафедру мопсуестийскую занимали тогда два Авксентия: один – исповедник при Ликинии и предшественник Македония, другой – преемник Македония и покровитель Аетия. А Филосторгий смешал их и приписал второму из них то, что относилось к первому: не преемник, а предшественник Македония, умерший, следова-

—147—

тельно, раньше никейского собора, был старшим братом Феодора тарсского. А что имя Авксентия могло быть также распространено в Мопсуестии, как имена Павлина и Виталия в Антиохии, или Зинона в Тире, доказывает факт, что и в V веке, как видно из мопсуестийских диптихов³⁹⁴, читанных на мопсуестийском соборе 17 июня 550 года, мопсуесийскую кафедру занимал тоже Авксений, 5-й или 6-й преемник знаменитого Феодора мопсуестийского.

Все три изложенные гипотезы исходят из того предположения, что упоминаемый у Филосторгия Феодор тарс-

—148—

ский – одно лицо с Феодором, присутствовавшим на никейском соборе, и что он стал епископом тарсским после своего старшого брата. Но

4) Филосторгий, ведь, не говорит explicite, что Феодор сделался епископом после Авксентия: «χρόνῳ ὅστερoν» у него относится собственно не к хиротонии Авксентия, а к обучению самого Феодора в Афинах. И о самом Авксентии он употребляет почти то же выражение³⁹⁵, которое относится к исповедничеству его при Ликинии. Имел ли Филосторгий точные сведения о времени поставления во епископы Авксентия и Феодора? Нельзя ли предположить, что, хотя Феодор и был младшим братом, но в епископа поставлен был значительно раньше старшего брата, и успел даже и умереть, прежде чем Авксений занял мопсуестийскую кафедру? – Против этого предположения, конечно, говорит то обстоятельство, что промежуток времени между хиротонией Феодора и Авксентия в этом случае приходится признать очень значительным; никак не меньше 20 лет, или даже и больше 25 лет³⁹⁶. Но это соображение, конечно, данного предположения не опровергает.

5) Но проще всего, кажется, допустить, что Феодор тарсский, младший брат Авксентия мопсуестийского, упоминаемый Филосторгием, не одно лицо с Феодором, епископом тарсским, присутствовавшим в 325 году на никейском соборе. Имя Θεόδωρος так распространено было у христиан в IV–V вв., что два Феодора на тарсской кафедре в течение IV века не вызывали бы никакого сомнения даже и в том случае, если бы мы даже совсем не знали примеров одноименных епископов на одной и той же кафедре в течение нескольких десятилетий. Ту же тарсскую кафедру

—149—

в течение периода вселенских соборов несомненно занимали ещё два Феодора: один из них присутствовал на ефесском 2-м (разбойничьем) соборе 449 года и на халкидонском вселенском соборе 451 года, другой на 6-м вселенском соборе 680–681 года³⁹⁷.

Упоминаемый Филосторгием Феодор тарсский мог быть или преемником, упоминаемого тоже только у Филосторгия³⁹⁸ лукианиста Антония, очевидно преемника Феодора 1-го, и предшественником омиусианина, принявшего потом и никейский символ, Сильвана, или же преемником поставленного омиями на место низложенного ими в 360 году Сильвана, упоминаемого опять только Филосторгием³⁹⁹, Акакия тарсского. Но может быть, даже этот Феодор был и не омийским, признаваемым государственною властью, а прямо евномианским епископом тарсским. И в таком случае он был вполне законным епископом в глазах евномианина Филосторгия.

Какое из изложенных пяти предположений правильно, решить невозможно, так как до нас не сохранилось списков ни тарсских, ни мопсуестийских епископов начала и средины IV века. Мне лично наиболее вероятными кажутся 2-е и 5-е предположения.

Как бы то ни было, авторитет Филосторгия слишком слаб для того, чтобы его можно было выдвигать против показания никейских списков, что в 325 году епископом Тарса в Киликии был Феодор. Так много несообразностей содержит, например, список арианских епископов Филосторгия, сохранившийся у Никиты, что очевидно сведения этого историка евномианина о преемстве и даже о догматическом направлении епископов IV века были самые ограниченные. Напротив никейский систематический спи-

—150—

сок, восстановляемый на основании лучших его редакций выдерживает пробу везде, где только есть возможность его проверить. Например, если по Филосторгию выходит, что на никейском соборе присутствовал Павлин тирский, а по никейскому списку – Зинон тирский то это показание никейского списка подтверждают св. Епифаний, блаж. Иероним и даже Евсевий кесарийский. Если же в прототипе всех сохранившихся редакций списка есть не только пробелы, но и дублеты⁴⁰⁰, то это говорит только о несовершенстве литературного предания, а не о недостоверности подлинного списка.

А если Гарнакк думает, что в пользу приписываемого им Тильмону предположения, что на никейском соборе присутствовал Луп тарсский, «можно сослаться именно на окружное послание Афанасия, где Луп и Амфион стоят вместе, как православные епископы, но Амфион засвидетельствовал свою веру в Никее», то он, во-первых, как будто забывает даже и о том, что и в новооткрытом послании антиохийского собора 3-е место⁴⁰¹ занимает Ἀμφίων, которого уже Швартц отождествил с епископом епифанийским, а во-вторых, если бы Гарнакк отнёсся по вопросу о Лупе серьёзно и дал бы себе труд тщательно просмотреть весь список «мужей апостольских» у Афанасия В., то он увидел бы, что этот список и помимо имени Лупа содержит несколько имён епископов, умерших раньше никейского собора (Филогоний антиохийский, Василий амасийский Мелетий севастопольский).

Ещё меньше говорит в пользу Гарнакка тот «известный факт, что во многих рецензиях – даже Маркелл анкирский вычеркнут и заменён Панхарием». Если бы даже и в самом деле стоящее в некоторых редакциях никейского списка имя Πανχαριος, Paucharius, Pancarius, Πανκαρις, Ancyrae представляло собою, как это предполагал в 1867 году Цан⁴⁰²,

—151—

а в 1898 сам Гельцер⁴⁰³ и, очевидно, принимает и Гарнакк, тенденциозную замену имени Маркелла анкирского как еретика, и в таком случае этот пример не давал бы ни малейшего права заподазривать точность того показания никейских списков, что на никейском соборе присутствовал Феодор, епископ тарсский, и предполагать, что в оригинальном списке тут стояло имя Λοῦπος. Ведь если Маркелл анкирский мог показаться какому-нибудь не в меру усердному ревнителю православия подозрительным, как еретик, то какие же подозрения могло возбуждать имя Лупа тарсского, безукоризненная чистота веры которого засвидетельствована самим «отцом православия» Афанасием В.?

В действительности предполагать в имени «Панхарий» какую-либо тенденцию невозможно уже потому, что никакого Панхария, епископа анкирского, не только в IV веке, но и за всё время существования анкирской церкви мы не знаем⁴⁰⁴, а имена ближайших преемников Маркелла нам хорошо известны. И если предполагаемого редактора или корректора никейского списка так заинтересовало имя Маркелла, ко-

—152—

торый, как еретик, не должен был, по его мнению, присутствовать на никейском соборе, и он сочинил никогда не существовавшего Панхария анкирского, то почему же этот же редактор оставил в никейском списке совершенно нетронутыми имена таких несомненных еретиков-ариан, как Секунд птолемаидский, Евсевий никомидийский Феогний никейский, Марий халкидонский, Минофант ефесский? А главное: далеко не во всех редакциях никейского списка имя Маркелла заменено именем; «Панхарий». Уже Цану⁴⁰⁵ известен был, изданный в 1857 году Каупером (Cauper) в Analecta Nicaena, сирийский список никейских отцов (Index coenobii Nitriensis), который «доказывал свою древность» тем, что «называл» Маркелла анкирского «как первого из пяти галатийских епископов», присутствовавших на никейском соборе. Но кроме того имя Маркелла сохранилось в неповреждённом виде и в сирийском списке Авдишо⁴⁰⁶ в греческом Феодора Чтеца (Сократа?)⁴⁰⁷ и во II-ой группе латинских списков по классификации Гельцера⁴⁰⁸, почему Гельцер совершенно основательно принимает его в свой Index restitutus, Μάρκέλλας Ἀγκάρων стоит и в трёх, найденных В.Н. Бенешевичем, греческих списках 318-ти имён, и в арабском таком же списке, изданном Г. Хильгенфельдом у Гельцера, стоит: Marklls al ankaru⁴⁰⁹.

—153—

Πανχάριος оригинала списков коптского⁴¹⁰, сирского Михаила сирийца⁴¹¹, армянского⁴¹² и I, III и IV редакций латинского списка⁴¹³ представляет собою, очевидно, только очень древнюю ошибку переписчика, имевшего в своём распоряжении или неразборчиво написанный, или плохо сохранившийся, обветшавший оригинал.

А в I-ой редакции латинских списков по классификации Гельцера и в армянском списке на место одного епископа анкирского являются двое: Pancharios et Marcus Ancyrani, в армянском; Панхарий анкирский и Маркелл тавийский. Здесь мы, очевидно, имеем дело с дублетом, несколько аналогичным с двумя Наркиссами. Происхождение его нужно объяснять, вероятно, так, что какой-то владелец рукописи с Панхарием анкирским встретил в другой рукописи имя Marcus (или Marcellus) Ancyrae и внёс эту поправку на поле своей рукописи; а позднейший переписчик понял его так, что на никейском соборе кроме Панхария присутствовал ещё и Марк анкирский (имя Marcellus могло превратиться в Marcus уже у этого переписчика: Marcellus могло быть написано неразборчиво или быть затёртым в копии), и таким образом у него получилось два анкирских епископа.

В оригинале армянского списка попало в текст одно только имя Μαρκελλος без обозначения кафедры. Но переписчик не понял, что это имя должно быть поставлено

—154—

на место Панхария⁴¹⁴, и вследствие этого список галатийских епископов в этой редакции подвергся дальнейшим искажениям: Маркелл был принят за епископа тавийского, Дикасий тавийский – за епископа гадамавского (Γαδαμαῦων, в армянском: ι γδαμαυονέ), Ерехфий гадамавский – за епископа кинского (Κίνων, ι κινoνέ), Горгоний кинский за епископа ι Wεrιτoνέ и только последний, 5-й, епископ Галатии Филаделф остался епископом юлиопольским (ι joυλιαπоλσέ). С подобного рода ошибками мы встречаемся очень рано: припомним Романа антиохийского у Созомена⁴¹⁵, под которым скрывается Павлин, и Ἁρποκρατίων… Κυνῶν и 20-е мая, πρὃ ια´ καλανδῶν ἰουνίων, вместо πρὸ ια´ καλανδῶν ἰουλίων =19 июня – у Сократа⁴¹⁶. А списки отцов никейского и других древних соборов прямо изобилуют такого рода ошибками.

Но что касается имени Λοῦπος, то очень трудно допустить и случайную подмену его именем Θεόδωρος, так как между этими именами слишком мало сходства. А главное: за исключением немногих отдельных списков, в которых имя епископа тарсского опущено вовсе, или опущено имя его кафедры (что̀ объясняется или случайным недосмотром

—155—

переписчика, или же тем обстоятельством, что в данном месте был пробел в оригинале, с которого копированы эти списки), имя Феодор во всех остальных списках сохранилось без всяких заслуживающих внимания вариантов; ни в одном из списков не уцелело ни малейшего следа, что тут могло стоять какое-то другое имя⁴¹⁷. А, следовательно, предположение Гарнакка, что в оригинальном списке отцов никейского собора могло стоять имя Λοπος, есть такая же «апелляция к неизвестному», как и его предположение, что в этом списке стояли и имена Μόκιμος, Ἀλέξανδρος, Εἰρηναῖος, Ῥαββούλας, Εὶρεινικὸς, Αὐίδιος, Τερέντιος.

Свящ. Д. Лебедев

(Продолжение следует).