Мир русской византинистики : Материалы архивов Санкт-Петербурга /

В. В. Болотов: обзор рукописного наследия (отрывки из статьи)

Б. А. Тураева можно назвать, наряду с А. И. Бриллиантовым и Д. А. Лебедевым, прямым последователем В. В. Болотова. Эти три замечательных ученых первой четверти XX в. как бы «разделили» между собой наследство своего учителя и предшественника: Лебедев продолжил его исследования по метрологии и хронологии,¹⁰⁷⁰ Бриллиантов – исследования богословские, а Тураев стал преемником Болотова в области ориенталистики.

Если Theodoretiana – это сочинение, которое можно назвать продолжением исследования Глубоковского о Феодорите, то «продолжением продолжения» явилась переписка Болотова с Д. А. Лебедевым, будущим специалистом по метрологии и пасхалии. В архиве хранятся два дела, связанные с этой перепиской: выдержки из писем В. В. Болотова к Д. А. Лебедеву по вопросам хронологии за 1892–1894 гг. (ОР РНБ. Ф. 88. Оп. 2. Д. 27. 107 л.) и наборная рукопись под названием «Восемь писем проф. В. В. Болотова студенту Вифанской семинарии Д. Лебедеву (ныне профессору истории древней церкви в Московской Духовной академии)» (Там же. Д. 28. 104 л.). Это – автограф Лебедева, где не только приводятся письма Болотова, но вкратце передается содержание писем самого Лебедева.¹⁰⁷⁹ Кроме того, рукопись снабжена вступительной статьей и комментарием, датируется 24 июня 1917 г.; она осталась неопубликованной.¹⁰⁸⁰ Эти письма Болотова, адресованные его ближайшему преемнику, содержат интереснейшие суждения Василия Васильевича – о месте ученого в мире, о том, какой должна быть научная работа; кроме того, он сообщает много сведений о самом себе. Поэтому мы считаем нужным остановиться на них подробно.

В предисловии Д. А. Лебедев сообщает, что он впервые узнал о Болотове из книги А. П. Лебедева «Из истории Вселенских соборов IV и V веков», а затем ознакомился с его диссертацией об Оригене. После окончания курса семинарии Лебедев уехал на родину, в село Спирово, находящееся недалеко от Иосифо-Волоколамского монастыря. Там он взял из библиотеки монастыря все номера «Христианского чтения», чтобы изучать сочинения Болотова. В конце февраля 1893 г. он обратился к ученому с просьбой выслать свои труды (ОР РНБ. Ф. 88. Д. 28. Л. 1–2).

Первое ответное письмо Болотова датируется 4 марта 1893 г. В нем он дает Лебедеву советы, как следует изучать иностранные языки (в качестве языков мертвых – для чтения научной литературы) и объясняет соотношение между различными европейскими языками (Там же. Д. 3 об. – 4). Далее Болотов высказывает свое мнение о будущем Лебедева, советует ему продолжать образование в Московской Духовной академии и, между прочим, пишет следующее: «Да и вообще я не посоветовал бы никому в наше время особенно стремиться к высшему образованию, видеть в нем бесспорное summum bonum. В моих глазах хороший семинарист всегда стоял и стоит выше посредственного академиста. Посредственного, т. е. пошедшего в Академию без явно и верно выразившихся склонностей к теоретической науке. Диплом кандидата богословия так часто встречается на жизненном рынке, что курс на него стоит самый низкий. Места, где человек с натурой ученого мог бы жить и действовать, переполнены» (Там же. Л. 5).

Последующие письма Лебедева, содержащие массу addenda et corrigenda к работам Болотова, немало удивили последнего и заставили его прислушиваться к голосу молодого, но крайне внимательного и вдумчивого читателя. «Такой внимательный читатель, как Вы, имеет полное право на своевременный ответ от автора. Ваши Addenda-Corrigenda были для меня истинно приятным оазисом: я просто не ожидал – между читателями не по казенной надобности – встретить человека, столь тщательно относящегося и к «сухим» деталям, и к цитатам. Если бы на каждую статью ученого типа нашлось хоть по десятку читателей в Вашем духе, вероятно, тон русской богословской литературы значительно повысился бы и кой-какие явления исчезли бы с поверхности печатного слова» (письмо 2 от 16 марта 1892 г. Там же. Л. 5 об. – 6). Замечания Лебедева касались различных работ Болотова, среди которых «Следы древних месяцесловов поместных церквей»,¹⁰⁸¹ Theodoretiana и др. С большей частью их Василий Васильевич соглашается и здесь же объясняет причины неожиданных изменений в темах своих ученых занятий (Там же. Л. 9–10).

В третьем письме (от 24–26 июня 1893 г. Там же. Л. 15–18) в связи с изданием Evangeliarium Hierosolymitanum М. Эриццо Болотов формулирует свое credo в отношении научной работы. Оправдывая несуразности латинского перевода сирийского текста, он пишет: «Однако, милостивые государи, conte Miniscalchi Erizzo – честный ученый, не чета многим и многим из нас и вас: он издает неизданное, с рукописи, не переиздает в 1001-й раз уже другим изданного на том только основании, что и мы «потрудились», сверили рукопись и отметили из нее полтора варианта с четвертью… Граф Эриццо работает там, где ничья коса и топор не ходили, не пережевывает чужое достояние с нашим собственным маниловским или балалайкинским красноречием; он идет дорогой непроторенной – не гранит мостовой, прищелкивая шпорами наших собственных пояснений, которые умному не нужны, а глупому все же непонятны, а собратьям по оружию не дают ни новой мысленки, ни цитатишки. Конечно, граф мог бы издать в свет месяцеслов просто без перевода; но разве мы-то не завыли бы кликушами: syriaca sunt, non leguntur? Снисходя до немогузнайства нашего, решился он наложить пятно на свое ученое имя, разразившись таким убогим латинским толкованием» (Там же. Л. 16). Далее Болотов в том же письме дает информацию о современном состоянии положения церкви и свободы вероисповедания в Эфиопии при новом царе Мынилике (Там же. Л. 17 об. – 18) и в этой связи замечает: «Я же окончательно ничего не понимаю по-амхарски и гыыз разбираю только по книгам и на письме, не со слуха». Так скромно оценивает Василий Васильевич свои познания в редчайших восточных языках, которых, кроме него, в России не знал почти никто.

Четвертое письмо Болотова (от 5 июля 1893 г. Там же. Л. 18 об. – 22 об.) написано из села Кравотыни и отвечает на те вопросы, которые не требуют справок по книгам. Оно возвращает нас к Theodoretiana и помимо конкретных текстологических вопросов бросает свет на отношения Нестория и Феодорита. «Феодорит, скрепя сердце, juxta modum, анафематствовал Нестория в Халкидоне в 451 г., но и не думал писать главы Περὶ Νεστορίου и не верил в самое существование несторианской ереси… Феодорит – грек, такой же, как и все его современники. Вольно же забывать мудрое показание опыта: «суть бо греци льстиви даже до сего дне». …От этого клейма свободны были разве единицы между миллионами, и Феодорит не был одной из них. Ведь он лобызался даже и с Диоскором, разумеется, скрепя сердце. Братская о Христе любовь ex officio. …Но подлинность Synodic, с. 170 для меня такой же факт, как то, что я сию минуту вижу голубое небо и на нем белое облако. К сожалению, я должен был бы написать нечто поболее, чем Theodoretiana, – книгу почти с моего Оригена, – если бы вздумал мотивировать свое воззрение на synodicon. В том, что ни Несторий, ни Ириней в их «трагедии» не внесли ни одного подложного документа, я уверен вполне» (Там же. Л. 20 об. – 21 ). Здесь ученый намекает на свой неосуществленный план написания докторской диссертации о диаконе Рустике, посвященной несторианству (об этом намерении мы будем подробнее говорить далее).

В пятом письме (от 15 февраля 1894 г. Там же. Л. 24 об. – 61 об.) Болотов рассуждает о качествах, необходимых для ученого-историка. «Я – историк по свободному избранию (выбрал церковно-историческое отделение, поступив вторым в составе XXXVI (курса. –Л. Г.) СПб. Академии), после нескольких уже лет работы утвердился в том, что быть деловитым историком – значит владеть искусством наводить справки. Конечно, хорошо быть с головой, как пивной котел, к зубу знать всяких королей и пап, все годы великие и малые, но это в студенте не ручается ни за что и не обещает ничего. Кто одинаково и равномерно – с поступью ломовой лошади – интересуется всем, так часто сам-то по себе, не интересуется ничем, а если и заинтересуется чем, то – пожалуй – окажется неспособным ни поставить вопрос, ни найти ответ. Книги для историка и истории – при книгах» (Там же. Л. 24 об.). Далее следует обсуждение вопросов, связанных с книгой В. Н. Самуилова и рецензией на нее Болотова:¹⁰⁸² «Навязывать Самуилову взгляд, что Евсевий – голова догматически непродуктивная – не был – строго говоря – омием=арианином, что он стоял на почве оригенизма, я не считал приличным, как не считал приличным ограничивать или поправлять места, где Самуилов расходится с «Учением Оригена о Св. Троице»» (Там же. Л. 26). По мнению Болотова, «исследование отношения Евсевия Кесарийского к Оригену само по себе могло бы составить магистерскую диссертацию и взяло бы чересчур много времени и труда, даже бессовестно много – для введения в историю арианства на латинском западе» (Там же). Последующие разделы этого обширного письма посвящены самым разным темам – математике, астрономии, разъяснению иероглифов, хронологии. Часть письма – об армянском церковном годе – напечатана,¹⁰⁸³ причем на л. 41 об. – 44 рукописи Лебедев приводит список изменений текста письма, сделанных при публикации. Весьма интересен для нас пассаж, в котором Болотов рассуждает о занятиях хронологией и оценивает свои собственные труды: «Для великих умов, какими – чуть ли не обязательно – считают себя все русские писатели, хронология – мелочь, детали неважные, утомительные подробности. Идеи (или краденые, потому что компилятор ex professe – тот же вор, – или вилами на воде писанные), – вот что нам единое на потребу. А сквозь щели столь величественной япанчи – смотрите – и сквозит боязнь «непроизводительной» работы и полная неспособность разобраться в хронологических датах. Моммзен сказал где-то, что на иные головы цифра производит просто угнетающее действие. Если Вы хронологию любите и умеете в цифрах разобраться, то ведь Вы в семье урод. Я имею нескромность причислять себя тоже к уродам. Такого tour de force, какой выкинули Вы, на основании нескольких дат высчитав le ϑώϑ по эре Навонассара для текущего года, конечно, не сумеют совершить 90%, если не 99% из числа лиц компетентных и якобы компетентных в научных вопросах, какую премию Вы им ни назначьте… Что касается меня, то я совершенно сознательно «не дорожу любовию народной» и обращаюсь только к аристократии мысли (хотя ищу – и нахожу – ее не всегда там, где она предполагается), не заботясь ни о стенании, ни об игнорировании со стороны «интеллигентных читателей»… Я видел знаки исключительного внимания от «аристократов мысли», получал благодарности от лиц, мне незнакомых и меня не знающих» (Там же. Л. 60 об. – 61).¹⁰⁸⁴ Отсутствие рецензий на статьи, по мнению Болотова, вещь безобидная. «Давать реферат о моих статьях – согласитесь, требующих от читателя довольно большого внимания даже для элементарного понимания и неперевариваемым камнем ложащихся на слабые утробы заурядных соработников журналов – значит потратить гибель времени и заработать за эти часы – копейки!» (Там же. Л. 61). Комментируя это письмо, Д. А. Лебедев признается, что многое осталось ему тогда непонятным, так как в семинарии он не изучал ни тригонометрии, ни логарифмов. Впоследствии, однако, он стал уникальным преемником Болотова именно в области хронологии.

Шестое письмо (Там же. Л. 63–90 об.) также посвящено вопросам хронологии и географии, и, кроме того, здесь Болотов дает любопытную характеристику книжных магазинов Петербурга своего времени: «Вы, по-видимому, составили иллюзорное понятие о Петербурге. В книжном отношении этот городишко – не много лучше Спирова. Книги в магазинах есть, но покупаемые, т. е. макулатура, известная под названием беллетристики, и еще шумящие книжные новости в первый год по появлении их. Сравнительно исправнее обстоит дело с естественными науками. Нам же приходится почти всегда «выписывать» (а не покупать на месте) и ждать с месяц получения книги» (Там же. Л. 81 об.).

В следующем, седьмом письме (от 18 июля 1894 г.) он объясняет Лебедеву принципы работы немецких книжных магазинов и советует в Петербурге обращаться только к немецким, а не к русским книготорговцам (Там же. Л. 93–96). Седьмое письмо посвящено вопросам хронологии, а также возникновению коптского языка (Там же. Л. 99 об. – 100).

Наконец, последнее, восьмое письмо начинается с поздравления Лебедева с поступлением в Московскую Духовную академию (в августе 1894 г.), и здесь же Болотов прощается со своим учеником по переписке: «Вы теперь не в Спирове, и я не стану мешать Вам – или помогать разбрасываться – своими слишком обширными корреспонденциями. Это – раз. А второе: не создаст ли частая переписка со мною для Вас некоторых неудобств, не набросит ли на Вас в чьих-нибудь глазах – для Вас небезразличных – нежелательного колорита?» (Там же. Л. 101). Надо сказать, что изучение трудов Болотова и эта переписка явились «отправным пунктом» для всей дальнейшей научной работы Лебедева. Он становится единственным в своем роде специалистом по хронологии и пасхалии, и почти все его работы исходят из идей Болотова. Это нашло отражение в заглавии одной из его статей.¹⁰⁸⁵

В архиве H. Н. Глубоковского хранятся 24 письма Д. А. Лебедева, из которых становится ясно, какое значение имел для него Василий Васильевич. Так, говоря об отзыве о своей диссертации, он пишет: «Мои отношения к незабвенному В. В. Болотову описаны Спасским¹⁰⁸⁶ совершенно неправильно. Я был с ним в переписке в 1893–4 гг., еще до поступления в Академию, и моя работа не стоит почти ни в какой связи с его трудами в Комиссии по календарному вопросу. Мне было только известно, что В. В. Болотов сам интересовался вопросами пасхалии, был очень невысокого мнения о русских пасхалиях («пасхалия у нас не в авантаже обретается; вздору печатают в пасхалиях в достаточной степени») и собирался сам писать статью «Православная Пасхалия на исторических основаниях», но выводы, к которым он пришел по вопросу об епактах и т. п., он не сообщал мне. В своем сочинении я не только ссылаюсь на труды В. В. Болотова, но иногда и опровергаю его… Сам я вопросами пасхалии заинтересовался с января 1900 г., за 3 месяца до кончины В. В. Болотова и не зная об его участии в календарной комиссии» (ОР РНБ. Ф. 194. Оп. 1. Д. 570. Л. 2–2 об.). В другом письме Глубоковскому Лебедев высказывается против реформы календаря, подчеркивая, что такого же мнения придерживался и В. В. Болотов. «Юлианский год в 365 ¹/₄ дней достаточно точен для практической жизни, т. к. никто не живет по 200 лет» (письмо от 22 января 1906 г. Там же. Л. 7 об.). Еще в студенческие годы Лебедев подробно штудировал литографированные лекции Болотова; в 1907 г. он обращается к Глубоковскому с просьбой купить их для него за 10–12 р. или хотя бы получить во временное пользование. Кроме того, он хотел бы ознакомиться с лекциями Болотова по истории догматов, которые тот читал в 1896–1897 гг. за П. И. Лепорского (письмо от 30 марта 1907 г. Там же. Л. 12 об.). В письме от 3 сентября 1911 г. Лебедев дает высокую оценку статьи Болотова о дате мученической кончины св. Марка: «Для хронологии апостольского века, по моему мнению, фундаментальное значение имеет установленная В. В. Болотовым дата мученической кончины св. Марка – 4 апр. 63 г. Этот неожиданный вывод, по-моему, навсегда покончил с гипотезой «2-х уз» ап. Павла» (Там же. Л. 28). В 1921 г., жалуясь на трудности нового времени, Лебедев не забывает попросить Глубоковского прислать ему оттиск статьи Болотова «Следы древних месяцесловов поместных церквей», так как А. И. Бриллиантов в 1908 г. по недосмотру не прислал его. Оттиски самого Василия Васильевича у Лебедева в плохом состоянии, повреждены червем; «экземпляры Theodoretiana – тоже не в блестящем, хотя и удовлетворительном состоянии» (письмо от 3 марта 1921 г. Там же. Л. 42). Тема «научного родства» с Болотовым звучит и в переписке Лебедева с В. Н. Бенешевичем.¹⁰⁸⁷